Криминальные новости со всего света

Накануне революции в тюрьмах и на каторгах Российской империи содержалось 35 тысяч человек. В сталинские времена население «архипелага ГУЛАГ» составляло от 2 до 3,5 миллиона человек. Сегодня в «местах не столь отдаленных» пребывает почти 800 тысяч наших сограждан. Плюс более 100 тысяч «клиентов» лечебно-трудовых профилакториев для алкоголиков и наркоманов, 220 тысяч подследственных и лица, отбывающие наказание в виде принудительных работ на стройках и предприятиях (так называемые «химики»), – всего более 1,5 миллиона человек.
Свыше 30 миллионов человек в той или иной форме прошли через места лишения свободы с 1953 года до наших дней. В некоторых городах и рабочих поселках каждый второй-третий мужчина когда-нибудь «сидел». Огромное, часто нами не осознаваемое влияние лагерной субкультуры на психологию, взаимоотношения, речь людей стало нашей национальной особенностью. Евгений Евтушенко точно подметил в одном из стихотворений, что у нас «интеллигенция поет блатные песни». Знать эту сторону собственной жизни нам необходимо, чтобы изменить общество к лучшему.
Вообще же, по числу разновидностей мест лишения, свободы Россия не имеет себе равных. Есть исправительно-трудовые колонии четырех видов режима: общего – для осужденных впервые на срок до 5 лет, усиленного – для осужденных впервые за тяжкие преступления, строгого – для неоднократно судимых и особого – для тех, кого суды признали особо опасными рецидивистами (OOP). Разница между ними невелика – главным образом в количестве позволенных осужденному свиданий, посылок и отправленных писем. Кроме того, обитатели колонии особого режима носят не обычную, синюю или черную, а полосатую спецодежду и зовутся оттого нежно-фамильярно «полосатиками». Современное законодательство несовершенно, поэтому далеко не всегда «полосатики» – действительно самые опасные преступники. Человек может после восьми-десяти судимостей за мелкие кражи или бродяжничество получить клеймо «OOP», в то же время убийца, рэкетир, попавшиеся впервые, будут отбывать наказание на усиленном режиме.
Несовершеннолетние сидят в воспитательно-трудовых колониях тоже двух видов режима. Подследственные, ожидающие суда и приговора, – в следственных изоляторах (именно такие каменные громады с зарешеченными окнами, часто расположенные в самом центре больших городов, как московская «Бутырка», ленинградские «Кресты», киевская «Лукьяновка», обычно и называют в просторечии тюрьмами). Существуют, наконец, собственно тюрьмы. Преступники называют их «крытыми тюрьмами» или попросту «крытками», а содержащихся там – «крытниками». Тюремного режима страшатся даже самые отпетые. Тот, кто прошел «крытку», обретают право смотреть на остальных своих собратьев сверху вниз. «Крытники» бывают двух сортов: те, кому отбывание всего или части срока наказания в тюрьме было определено судом в качестве дополнительной кары (например, в тюрьме содержатся члены банды Якшиянца, угнавшие в Израиль самолет со школьниками), и те, кто переведен из колоний за систематическое и злостное нарушение режима.
Есть еще колонии-поселения для совершивших преступления по неосторожности и для осужденных, переведенных туда из обычных колоний за примерное поведение. Поселенцу можно носить гражданскую одежду, иметь при себе деньги, жить на частной квартире с семьей (конечно, если семья захочет к нему приехать). На Севере поселенцы занимаются главным образом заготовкой леса, а в более теплых краях – сельским хозяйством.
Всего в стране около 6,5 тысячи колоний всех видов, тюрем, следственных изоляторов, ЛТП, спецкомендатур для «химиков». Многие считают, будто зоны находятся в основном где-то на «Колыме», но это не так: они распространены по России более или менее равномерно.
* * *
Кто населяет мир за решеткой? В 1989 году 86,6 процента осужденных отбывали наказание в колониях, 1,2 процента – в тюрьмах, 8,9 – на поселении, 3,7 процента составляли несовершеннолетние. Мужчин было 95,4 процента. Средний возраст осужденного составлял тридцать два с половиной года. Около 70 процентов имели среднее образование. Четвертая часть, до ареста нигде не работала, 8 процентов не имели постоянного места жительства. 25,1 процента – хронические алкоголики и наркоманы. Ровно треть отбывала наказание за преступление против личности, в том числе 11,1 процента – за умышленное убийство, 8,9 процента – за изнасилование. 42,1 процента были осуждены за корыстные преступления (в том числе 16,6 – за кражи личного имущества), 11,5 процента – за хулиганство. В целом тяжкие преступления совершили около 60 процентов осужденных. 9,2 процента обитателей ИТК и 14,1 процента обитателей тюрем признаны рецидивистами. Ровно половина осужденных, по данным МВД, на протяжении года и более не имела взысканий за нарушение режима, чуть больше – 58,6 процента добросовестно относятся к труду. Злостные нарушители режима – «отрицаловка» или «шерсть» – составляют около 15 процентов. Доля лиц, осужденных на сроки менее трех лет, по сравнению с 1970 годом сократилась с 36,2 до 22,5 процента, что свидетельствует об известной гуманизации судебной практики, расширении применения наказаний, –не связанных с лишением свободы, за незначительные преступления. Зато не радует другая цифра: почти у каждого третьего осужденного, имевшего до ареста семью, она за годы заключения распадается.
* * *
При слове «тюрьма» в воображении предстает нечто вроде Петропавловской крепости или замка Иф. Но в отечественной ИТК нет ничего романтически-мрачного. Ее территория разделена внутренним забором на две зоны: производственную и жилую. Первая по виду похожа на любое предприятие – пролеты цехов, станки, краны, искры электросварки, бегущие автокары. Жилая зона – ряды стандартных двухэтажных корпусов, отличающихся от рабочих общежитий на воле только непомерно большими – на 25 – 30 человек – спальнями. Многократно воспетые в блатных песнях нары ушли в прошлое. Осужденные спят на обычных кроватях с панцирными сетками. Тут же, в жилой зоне, клуб, столовая, медсанчасть, вечерняя школа, которую обязаны посещать все, кому меньше сорока и кто не имеет среднегб образования.
Осужденные в колонии разбиты на отряды по 120 – 150 человек. Эта форма организации их жизни возникла в конце 50-х годов, когда руководители исправительной системы, подвергнув ревизии сталинское наследие, в поисках новых идей обратились к Макаренко. Дальше названия сходство с ма-каренковской коммуной, разумеется, не пошло, но для управления осужденными отрядная система оказалась удобной. Отряд обычно является рабочей сменой в одном из цехов и занимает этаж в общежитии.
Распространено мнение, что осужденные работают чуть ли не задаром. Это и так и не так. Труд их оплачивается по обычным расценкам, но половина заработка сразу перечисляется в доход государства – на содержание системы ИТУ; затем идут обычные налоги, алименты на детей, ежемесячные взносы в счет возмещения ущерба, причиненного преступлениями. Остальное (а остается, увы, немного) поступает на лицевой счет осужденного. Из этих денег он может лишь небольшую сумму в месяц отоварить по безналичному расчету в ларьке колонии, что-то перевести семье или скопить на освобождение. Не всегда заработок зависит от его старания: в одних колониях налажено прибыльное производство, в других – здоровые мужики маются от безделья.
Обычному человеку слова «тюрьма», «колония» внушают страх, но многие преступники относятся к периодическим отсидкам спокойно, как к неизбежным спутникам своей профессии, приспосабливаются к зоне, находят в тамошней жизни маленькие радости. В одном из ИТУ на Харьковщине мы однажды встретили 67-летнего осужденного, который почти сорок лет провел за решеткой и утверждал, что ни о чем не жалеет. «Я вор, – философствовал он. – Вот вы живете по-человечески один месяц в году, а остальное время работаете. Разве не так? Я свои «отпуска» проводил, как вам и во сне не приснится, ну а потом садился расплачиваться за удовольствие». Порой такие старики до того свыкаются с зоной, что после освобождения никуда не хотят уезжать и слезно упрашивают администрацию принять их на должность сторожа или дворника. А куда, собственно, уезжать, если нет ни кола ни двора? Вообще психологи утверждают, что, пробыв в заключении больше семи лет, человек во многом безвозвратно утрачивает навыки нормальной жизни.
* * *
И все-таки главная мечта осужденного – свобода. Очень многое в жизни колонии вертится вокруг желанных аббревиатур «УДО» и «УО». Условно-досрочное освобождение – уход домой «по чистой». Условное освобождение – перевод «на стройки и предприятия народного хозяйства» – это еще не полная свобода. Надо жить и работать, где укажет милиция, не покидать населенного пункта без особого разрешения, каждый вечер являться в общежитие к 9 часам, но там уже нет забора и охраны, можно распоряжаться собственным заработком и ходить в «вольной» одежде. Соответствующее решение принимает суд по предоставлению администрации колонии. Уйти «на стройки» можно, отбыв одну треть срока, по УДО – половину. Впрочем, тут существуют ограничения, связанные с тяжестью преступления и количеством судимостей. Скажем, рецидивисты из колоний особого режима под УО и УДО вообще не подпадают: им нужно сначала заслужить перевод в ИТК строгого режима, а уж затем на них начинают распространяться общие правила.
Это что касается положительных стимулов. Отрицательные же эмоции связаны главным образом с отдельно стоящими приземистыми зданиями с небольшими окнами. Там находятся штрафные изоляторы (ШИЗО) и помещения камерного типа (ПКТ), куда «закрывают» осужденных за разные проступки. Срок пребывания в ШИЗО – до 15 суток, с выводом или без вывода на работу. Наказанные лишены прогулок и любых развлечений, откидная койка на день поднимается к стене и закрепляется замком, чтоб не отлеживали бока. До недавнего времени им каждый второй день приносили только хлеб и воду, но теперь кормить в ШИЗО стали по общеколонийскому рациону. Международно-правовые нормы однозначно запрещают наказание голодом как разновидность пыток. К сожалению, этого никак не хочет понять немалая часть сотрудников, которая продолжает засыпать всевозможные инстанции жалобами на то, что осужденные теперь «стали неуправляемыми» и их «ничем не проймешь». На местах изощряются в выдумках, чтобы свести на нет послабление режима и хоть чем-нибудь ущемить штрафников. Скажем, по правилам внутреннего распорядка они имеют право сидеть в течение дня, но формы и размеры сидений, конечно, нигде специально не оговорены. Воспользовавшись этим, в одной из уральских колоний забетонировали в пол камер металлические трубы высотой около метра, заваренные сверху металлическими же пластинками. Уместиться на таком табурете мог разве что воробей, и, пока не вмешалась комиссия из МВД, осужденных в этой колонии в ШИЗО не столько «сажали», сколько «ставили». В Северной Осетии додумались заделать окна камер железными листами… Причем угодить в ШИЗО можно и за незастегнутую пуговицу, и за курение в неположенном месте… Конечно, далеко не везде администрация так обходится с осужденными, но случаев жестокости, увы, хватает.
В ПКТ ограничений меньше, но и срок изоляции дольше – до полугода. ПКТ считается более суровым наказанием, чем ШИЗО. Это – максимальное взыскание, которому администрация колонии может подвергнуть осужденного. Дальше – только суд и перевод на тюремный режим.